| ||
 |
Артефакт из сети:: проект Олега Горского
|
| Лучшие рецепты настойки на кедровых орешках ООО Сордис. Купить дом с участком продажа загородных домов купить. |
| Об Игоре Губермане. Мой дух на сотни шуток рассыпется. |
|
|
 |
|
Игорь Губерман "Мой дух на сотни шуток рассыпется." ИЗБРАННОЕ И. М. Губерман родился в 1936году. В 1979 году он в силу ряда обстоятельств, решил выехать с семьей за границу, но был посажен в тюрьму по сфабрикованному обвинению. Освободившись в 1984 году, Губерман больше уезжать не хотел, но через три года его вызвали и сказали так: " Министерство внутренних дел приняло решение о вашем выезде." Пришлось покориться обстоятельствам, и теперь автор публикуемых ниже строк - эмигрант. В сентябре этого года, радиостанция Би - Би - Си познакомила своих слушателей с новой книгой Игоря Губермана "Прогулки вокруг барака", страшной и смешной одновременно. Поражает огромный запас жизнелюбия и душевных сил автора. Эти качества характеризуют и его поэзию. Афористичные, полные печали, юмора и житейской мудрости, четверостишия Губермана передавались из уст в уста, хотя не все знали имя их создателя. Г. Лесскис (Огонек, 1990, январь, № 4) ЖИВЫМ ДЫХАНЬЕМ СТРОКИ ГРЕЙ Поэзия Игоря Губермана - явление во многом уникальное. В его емких четверостишиях, которые он сам называет "дацзыбао", удивительным образом сочетаются лаконизм японской танки, трагически веселое зазеркалье обэриутов и афористичная сочность русской частушки. Стихотворство для него - прежде всего игра, скоморошина, где под веселой, нарочито смеющейся личиной можно спрятать умное и горькое лицо. Традиция эта "горьким словом моим посмеюся", ставшая классической в отечественной прозе - от Гоголя до Зощенко - и нашедшая яркое отображение в авторской песне шестидесятых годов - от Галича до Высоцкого и Кима, достаточно редко проявлялась в поэзии со времен Козьмы Пруткова и разгромленных Сталином обэриутов. Игорь Губерман, родившийся в Москве в 1936 году, закончил технический вуз, сменил много профессий - от журналиста до "химика"- электрика. Он автор нескольких научно-популярных книг, получивших в свое время известность. Но, пожалуй, главным в его литературном творчестве были и остаются эти самые "дацзыбао", которые он с необычайной легкостью придумывал всегда и везде. Много лет он разбрасывал их вокруг себя, дарил близким и полузнакомым людям, совершенно не заботясь о дальнейшей судьбе и даже просто сохранности своих стихов и вряд ли видя в них предмет серьезной литературы. Эти короткие, смешные и редкие четверостишия, постоянно сопровождая автора в его нелегком жизненном пути и чем-то заменяя ему дневник, давали ему вполне реальною психологическую возможность не принимать всерьез окружающий его уродливый социальный мир, где властвовали человеконенавистнические и откровенно лживые законы. Шутовской колпак с бубенчиками, чей звон иногда оказывался погребальным, по своим граничным условиям этой придуманной им игры, позволял ему выламываться из жестких рамок унылой и фальшивой действительности "страны развитого социализма". Игра эта, однако, оказалась далеко не безопасной. Не будучи нигде напечатанными, его стихи ходили в списках или в изустном переложении по всей нашей огромной стране в течении всех "застойных" лет как своеобразное проявление современного фольклора. Мне, например, в семидесятые годы неоднократно читали самые разные " дацзыбао" Игоря, то в Киеве, то в Челябинске, то в Петропавловске- Камчатском. Острая и беспощадная политическая сатира его легко запоминающихся строк не могла не обратить на себя пристальное внимание " литературоведов в штатском". Не об этом ли писал он сам в своих насмешливо трагических строчках? От Павлика Морозова внучат Повсюду наплодилось без него. Вокруг мои ровесники стучат - Один на всех и все на одного. В 70-е годы И.Губермана не обошли диссидентские настроения. Он был осужден на пять лет лагерей. Именно здесь проявились мужественность и стойкость его характера, столь отличного от улыбчивого, веселого облика. В нечеловечески трудных условиях принудработ и карцеров он ухитрился написать десятки новых " дацзыбао", хотя прекрасно сознавал, что будет, если их обнаружат при "шмоне", и собрать материал для автобиографической книги прозы - "Прогулки вокруг барака". Отбыв срок наказания, в 1984 году Игорь Губерман вернулся в Москву. Но время от времени ему неизменно напоминали, что он "под колпаком". И вот в который раз сработала тупая и неумолимая машина, выбрасывающая российских литераторов за рубеж. Теперь Игорь Губерман живет в Израиле. За рубежом вышли три книги его стихов и уже упомянутая книга "Прогулки вокруг барака". И все-таки лучшие его стихи остаются на родине. Чаще всего как безымянный фольклор, без имени их автора. Грустные и смешные, добрые и непримиримые, полные горьких раздумий И жизнелюбия, они могут жить подлинной жизнью только внутри российской действительности, их породившей. И настала, наконец, пора вернуть стихи Игоря Губермана российским читателям, а безымянным "фольклорным" стихам - имя их подлинного автора. А. Городницкий (Литературная газета, 1990, 10 октября, №41) Скоморох выходит из подполья Посвящаю это послесловие АННЕ ВОЛЬКОВНЕ ЛИВШИЦ В 1978 году одесские знакомые прислали мне в Казань рукопись, содержавшую 88 поэтических миниатюр. Их автор, сказал мне, - одесский поэт Гарик. Ни фамилии, ни биографических данных. Это не очень удивило: за плечами у меня было уже 17 лет чтения и размножения самиздата, и случалось не раз сталкиваться с анонимностью во имя конспирации. Оставалось лишь углубиться в сами рифмованные тексты. Их специфический юмор могла выпестовать только атмосфера нашего южного города, сотворенная длинной чередой знаменитостей - от графа А.Ф. Ланжерона до робингудствующего бандита Мишки-Япончика. Автор осмеивал реалии этакратизма, построенного под псевдонимом "социализм" на просторах бывшей Российской империи. Стрелы Гарика кучно вонзались в два участка на мишени советской истории - в ее "яблочко", отмеченное выстрелом "Авроры", трудами "бабушек и дедушек русской революции", и в обширную область зрелого тоталитаризма брежневской эпохи, богатую двоемыслием, общенациональным пьянством, лубянскими и диссидентскими тайнодействиями. К тому времени мною уже были прочитаны такие шедевры нелегальной литературы, как "Российский путь к социализму и его последствия" Е. Варги, "Социализм как явление мировой истории" И. Шафаревича, так что содержание одесских четверостиший не явилось ни откровением, ни ликбезом. Но лапидарная форма, в которую были уложены мысли поэта, неожиданное использование литературных реминисценций, мастерское выворачивание наизнанку общих мест официальной пропаганды - все это восхищало и подкупало. Творения Гарика относились к самому опасному разделу хранившегося у меня самиздата, были не просто "ущербными" или "идейно вредными", как выражалась идеологическая охранка, но "клеветническими" в отношении государственного строя, и тянули на ст.190-прим УК РСФСР. Когда я "завалился" в 1982 году при "помощи" офицера Виктора Плясунова и часть моего самиздата, правда, не самая "тяжелая", попала в когти КГБ, - в ожидании обыска, крамольные стихи пришлось надежно спрятать. В 80-х годах мои приятели-одесситы мало-помалу эмигрировали, часть их оказалось в США, и в одном из американских писем мне прислали в 1987-м еще 4 "перестроечных" четверостишия, ходившие по рукам среди эмигрантов. Их автор, написали мне, - Игорь Губерман, тот самый Гарик. "Власть немножечко беременна, но по-прежнему невинна",- да, его легко было узнать по фривольности, роднящей некоторые миниатюры поэта с нескромными фацетиями эпохи Возрождения. Ко времени получения того письма гласность уже вовсю пировала в горбачевской печати, "белые пятна" нашей истории и литературы стирались одно за другим, однако, до 1989 года в СССР не только не публиковались произведения Губермана, но и само его имя не упоминалось в литературной критике. Гласностью дирижировали так, что событиям проявиться на свету было тем труднее, чем ближе к текущему дню они хронологически располагались. О взунтовавшемся в 1975 году моряке В. Саблине мы узнали позже, чем о герое Новочеркаского восстания (1962) генерал-лейтенанте М. К. Шапошникове, а о последнем - позже чем о юридической невиновности Н. Бухарина и других оппозиционеров. Три года отделяют первую ласточку с материка литературы русского зарубежья - "Защиту Лужина" В. Набокова, эмигрировавшего в 1919 году, от возвращения к нам произведений Солженицина и Аксенова, вытолкнутых из страны в 70-х годах. Когда же должны были прийти к нам стихи И. Ратушинской и И. Губермана, если их, как выяснилось позже, выставили за порог родины в 1987 году? Оказалось - в 1990-м. "Околевающий дракон" тоталитаризма продолжал и в либеральное перестроечное время вершить идеологические расправы, - и перестройщикам признать это вслух оказалось нелегко. По-видимому, я был первым, кто упомянул и процитировал Губермана в советской печати, а через пять месяцев появилась и первая в нашей стране, "огоньковская" публикация стихов бывшего одессита, против своей воли оказавшегося за "бугром". Ее сопровождало предисловие Г. Лесскиса, о поэте. Этим предисловием открывается и сборник, который читатель держит в руках; далее следует все остальное, чем успело нас обогатить отечественное "Губермановедение". Тут немало новых ценных фактов из биографии того, кто именует свои мини-произведения "гариками" и "дацзыбао" и продолжает умножать их число, пребывая на Земле Обетованной. Но с анализом творчества этого оригинальнейшего автора дела обстоят неважно, хотя в "гариках" затрагивается широкий спектр проблем, волнующихсовременника. И если "политические" четверостишия Губермана о временах, когда "наш паровоз вперед летел", а мы болтались "во тьме зловонной, но тепличной" общего вагона, "уже изверясь в переменах", - если эти четверостишия во многом уже представляют чисто исторический интерес, и даже читая о годах "перестройки", можно предаться воспоминаниям, улыбнуться и вздохнуть, то тема "евреи и Россия", обильно представленная в текстах поэта, лишь набирает рейтинг по части злободневности. Всегда остаются актуальными и "вечные" темы, которым Губерман, чем становиться старше, тем больше уделяет творческого жара сердца - свойства человеческой натуры, разнообразие типов людей, быстротечность времени, переменчивость жизни, добро и зло, загадки трансцендентного и религиозная вера, секс, старость, смерть. Творчество Губермана тесно связано с русской культурной традицией скоморошества, которое, противостоя тоталитарным поползновениям государства и церкви (и будучи за это гонимо ими), высмеивало власть, чрезмерно увлекалось "низкой", физиологической стороной жизни, без смущения пользовалось ненормативной лексикой и, к сожалению, не останавливалось перед кощунством, богохульством и апологией распутства. Жанр "гариков" простирается в диапазоне от частушки ("Бросьте девки приставать…") до философской миниатюры; особую прелесть им придают неподражаемые каламбуры и перефразы из Пушкина, Лермонтова, Некрасова и других русских поэтов. Творчество Губермана - интереснейший духовный феномен, сложный продукт современной эпохи богоотступничества и мировозренческого кризиса, неповторимая смесь искренности и лицедейства, поклонения языческим божествам Эроту и Бахусу и искания Бога истинного, проницательная критика рационализма, погубившего нашу цивилизацию, и безуспешные попытки понять, как всеблагость Господа согласуется с неслыханным масштабом мирового зла. При всей, казалось бы, легковесности жанра, в котором реализовался творческий потенциал Губермана, "гарики" заставляют задуматься о многих серьезных вопросах, в частности, о трагической судьбе двух мессианских народов - русских и евреев, о перспективах их истории и их взаимоотношений. На эти и другие вопросы я пытаюсь ответить в большой статье о падениях, прозрениях и взлетах нашего скомороха, которую готовлю в настоящее время в печать. Михаил Белгородский И за тюрьму спасибо! "Еще в самом начале века замечательно заметил кто-то, что русский интеллигент, если ему повезет пробыть неделю в полицейском участке, то при первой возможности он пишет большую книгу о перенесенных им страданиях. Так что я исключением не являюсь…Это дневник…" - так в самых первых строчках Губерман определился в жанре. "Правда, - с горькой признает писатель, - срок у меня много длинней и пишу я… не будучи уверен, что сохраню". Опасения слава богу оказались напрасными. Автор этой книги, живущий с 1988 года в Израиле, дал интервью корреспонденту, бывшему там в командировке. - Как вам живется здесь, Игорь? - По человечески мне живется здесь, батенька, совершенно замечательно, потому что я очень полюбил эту страну. Побывав за два с половиной года во многих странах - в Америке, Франции, Италии, Германии, могу сказать точно, что сюда возвращался всегда с наслаждением. Что касается того, что я пишу, то, конечно, на иврите никогда писать не буду - мне из-за лени едва-едва удалось овладеть им, чтобы хоть на рынке да в автобусе объясняться. Продолжаю писать на русском языке, а читателей, судя по тиражам, письмам, у меня много в Израиле, и в Америке, и в России. России я очень благодарен за всю прожитую жизнь. И за тюрьму в частности, потому что это было очень интересно и очень познавательно - там мне встретились замечательные люди. Поэтому ни обиженным, ни оскорбленным себя не считаю. И очень радуюсь, когда что-нибудь издается сейчас в Советском Союзе, ведь у меня там "оставленный читатель". - Наверное, можно искренне быть благодарным за новый жизненный опыт пусть даже тюремный. Но посадили то вас несправедливо. - Вот я работаю в газете "Время", в которой еще человек 14. И смотрите Эдик Кузнецов отсидел, кажется, 15 лет, Миша Хейфец - 6 лет (всего-навсего за предисловие к стихам Бродского), остальные тоже имели разные неприятности, огромные неприятности. За что? За то, что оставались личностями, не давали себя перемолоть, превратить в винтики. Я отсидел за участие в журнале "Евреи в СССР", в основном за стишки, а практически мне предложили или садиться самому, или "сдать" ребят, которые делали подпольный журнал. - Вы стали работать в газете. Это из-за тяги к "живому делу"? Или чтобы заработать, так как чистое творчество не дает материального благополучия? - Это очень существенная для большинства уехавших проблема. Дело в том, что в Советском Союзе литераторство было одним из мест службы у государства. Оно это место службы прекрасно оплачивалось, потому что все мы были работниками идеологического фронта, в сущности, многим платили за то, что они молчали. У меня есть такой стишок: "У писателя ушки в мерлушке и остатки еды на бровях. Возле дуба им строят кормушки, чтоб не вздумали рыться в корнях". Государство держало нас в некоем казарменном рабстве и за это кормило. На западе за литературу плотит читатель, а не государство. Два года я кормился своими стишками: проходили вечера, издававшиеся книги очень хорошо распродавались. А потом решил пойти в газету. Пока … И чтобы прокормиться, и потому, что совершенно замечательные силы собрались здесь, батенька, в этом "Времени", в этой созданной недавно первой в Израиле профессиональной русской газете. - Вам интересно, что происходит у нас? Или все равно? - Очень интересно, и мы все читаем прессу о России, из России я не знаю людей, которые бы этим не интересовались. Потому что у всех слишком много лет жизни осталось там, духовной начинкой мы обязаны России - это так быстро не пройдет. В нас очень многое осталось русского… Поэтому так естественен интерес к тому, что в СССР происходит. И живут одновременно во мне и радость за перемены, и жуткий страх за то, что не получиться, что все вдруг взорвется. - Что для вас главное, Игорь? Иными словами, ваше жизненное кредо? - Я не знаю, батенька, я не задумывался. Я люблю пить водку с друзьями, люблю писать стишки, читать книжки, а кредо- я не знаю. Не до того как-то в жизни было - все силы уходили на то, чтобы остаться человеком. Очень трудно было в те годы остаться человеком. Мечислав Дмуховский (Собеседник, 1991, 4 февр., №6) ЗАБУГОРЬЕ "КЛУБА ДС" Администрации "Клуба ДС" из внушающего весьма большое уважение источника удалось на очень короткое время извлечь два тома сочинений некоего Игоря Губермана. Название томов совпадает с названием этой подборки ("Гарики на каждый день" - М.Б.). Игорь Губерман известен администрации еще с начала 60-х годов, когда он нахально считал (а не все в это верили), что по его стихам потомки будут изучать наше время. Теперь, когда многочисленные сотни четверостиший Губермана знает полмира, многие (в том числе и администрация) вынуждены с таким утверждением согласиться. Администрация даже пошла дальше, придя к выводу, что И. Губерман - это Омар Хайям нашего времени, поскольку он также талантлив, лаконичен, остроумен, точен и его волнует то же, что волновало и "старикашку ХАЭМА" (см. О Генри) в незапамятные времена: смысл жизни, вино, женщины, рождение, смерть, Бог и многое другое. Но О.Хайяма мы читаем в переводах, а И. Губермана - на великом и могучем, что усугубляет. Сравнивая И. Губермана с О. Хайямом (и наоборот), мы не знаем, кому из них делаем комплимент. В любом случае это комплимент "Клубу ДС", который сделал И. Губермана своим лауреатом. И кстати, не зря, ибо в рамки главного нашего тезиса (шутя о главном или хотя бы о важном) творчество его вполне укладывается. Игорь Губерман в прошлом - москвич, потом - сибиряк (несколько лет провел в наших отнюдь не пионерских лагерях), потом - иерусалимчанин, потом… "А что потом…" - пока не знаем. Окончил МИИТ и школу выживания в наших не очень простых условиях. Прозаик (несколько книг), поэт и гражданин (сперва СССР, теперь Израиля). Администрация И. Губермана не только любит, но и уважает. П.Хмара, Губермановед и губерманолюб (Литературная газета, 1992, 25 марта,№13) |
|
|
| ||
 |
Артефакт из сети:: проект Олега Горского При копировании материалов, открытая гипертекстовая ссылка обязательна!!! |
|
© 2008–2024, Разработка сайта, продвижение сайта: Design by Gorskii Oleg | ||